Банкетный зал Домжура. Столы, накрытые легкими закусками и
безалкогольными напитками (место и декорации выбирала не редакция). Динамики, пульт и несколько микрофонов. Пришедшая в Домжур пресса оставалась в холле.
Журналистов Эха было человек 80, наверное.
В 20.10 подтянутый и загорелый Лесин появился в зале, войдя через отдельную дверь в углу зала. Он сел ("я не привык стоя") на тот же диван, где уже был Венедиктов. Так и сидели все время, и также никто в зале не вставал, кажется, задавая им вопросы.
Ведущий собрания Сергей Бунтман представил главного редактора и
главу совета директоров, и Лесин тут же почти строгим тоном попросил собравшихся отключить телефоны и инстаграмы, "если вы хотите серьезного разговора".
Ок. Без диктофона. Далее следуют записи из старого рукописного блокнота; это отнюдь не дословная и не полная расшифровка почти двухчасового разговора (в скобках мои уточнения); иногда вопросы совершенно не стыкуются с ответами, и это не только недостатки фрагментарной записи, но и особенности ведения данного "диалога".
ВЕНЕДИКТОВ: Конфликт не личный, а сущностный - по тому, как должно управляться радио. есть зафиксирированное право главного редактора руководить редакционной политикой, а когда через мою голову увольняют журналиста... И не имеет значения, что именно сделал журналист. (обращаясь к сотрудникам) Каждый из вас теперь может быть уволен помимо главного редактора.
ЛЕСИН: Почему попросил гендиректора издать приказ? Потому что я долго вел диалог с Венедиктовым, но безрезультатно. Либо ты (ААВ) берешь ответственность за моральный облик своих журналистов, либо тогда я принимаю решения.
Меня беспоит ЭМ, позиция главного редактора, где слишком много ребячества, детского сада. Почему хамите в эфире? Поступаете как те, кого вы сами критикуете? Вы представляете серьезную радиостанцию, ту часть общества, которая думает по-другому, не так, как большинство. Это должно придавать серьезность процессу.
Моя работа заключается в том, что даже людям, недовольным властью, надо давать возможность что-то слушать.
Если редакция не подтвердит своего понимания серьезности ситуации (по Плющеву), я буду инициировать какие-то действия.
Хочу услышать, что вы сами о себе думаете.
(реплика из зала) - Мы крутые!
ЛЕСИН: По Плющеву: что изменит его нынешний отпуск? Что произойдет за это время?
БЫЧКОВА: что подразумевает пункт 2 повестки СД - "о редакции"?
ЛЕСИН: Мы в любой момент можем поменять форму проведения СД и вопросы повестки. Я пришел поговорить, а не слушать ваши (Ольги?) ответы. Я хочу узнать мнение редакции. В бюллетене после темы стоит не вопросительный знак, а точка, и это очень серьезный для вас знак.
ЦВЕЙ: Что нужно для того, чтобы сказать сегодня: все будет хорошо?
ЛЕСИН: Люди, работающие в прямом эфире, что мы можем от них ждать, если они у себя в блогах такое пишут?
РУВИНСКИЙ: Вы сначала отмените незаконный, как сами признали, приказ, а потом будем разговаривать о морали.
ВЕРШИНИНА - Венедиктову: Медуза сообщила, что Плющева якобы принудили к извинениям Иванову и к отпуску.
ВЕНЕДИКТОВ: Так пишут те, кто не знает Плющева, его вряд ли можно заставить что-то такое сделать. Это непрофессионализм написавших коллег. Что касается его отсутствия здесь, то это была просьба Лесина.
Лесин хочет, чтобы я дал представление на увольнение Плющева после
отмены ими незаконного приказа. Этого не будет!
Ничей моральный облик я обсуждать не буду. Времена комсомольских собраний прошли.
ЛЕСИН: Если мы все время будем крутиться вокруг "законно-незаконно", мы не сдвинемся. Да, незаконно. Подтверждаю.
СОЛОМИН: Что мешает отменить незаконный приказ и кинуть мяч на сторону Венедиктова?
ЛЕСИН: Хорошо, я попрошу отменить приказ, что дальше? Главред примет решение, которое акционерам будет непонятно. Тогда я привычными характеристиками бульдозера должен буду проехать по этой ситуации.
Если Плющев нормальный человек, пусть сам пишет заявление об уходе.
Вот если за допущенный проступок будет не отпуск, а временное отстранение от эфира (т.е. наказание) решением главного редактора - это другое дело.
ЛЕСИН - Венедиктову: ты сам хочешь, чтобы тебя уволили, или нет?
ВЕНЕДИКТОВ: Если бы хотел, то сам бы написал заявление. Я, конечно, не хочу быть уволенным.
ЛЕСИН: (о станции в целом) Эта позиции угрозна для станции такого типа. Я не могу относиться к такой станции серьезно.
ЧИЖ: Когда будет отменен незаконный приказ?
ЛЕСИН: (тут он для контраста на время занял формальную позицию; о
такой возможности, если ход разговора его не будет устраивать, он предупредил где-то в начале) Не знаю, это вопрос к генеральному директору, ей и задавайте.
ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я теперь не могу чувствовать себя в безопасности, так как Устав и главный редактор меня больше не защищают.
ЛЕСИН: Философски мы всегда находимся под угрозой. Вы журналисты, и вы работники, и все равно, кто имеет право вас уволить. Закон о СМИ никакой особой защиты работнику не создает.
Если мы найдем какие-то решения, но никаких угроз с моей стороны для Эха не будет. Но если редакция не услышит акционера, то этот вопрос будем обсуждать.
ДЫМАРСКИЙ: Является ли увольнение Плющева условием для того, кто станет следующим главным редактором? И если он откажется, то вы и его уволите?
ЛЕСИН: Нет, слишком много усилий уйдет.
ПОЗНЯКОВ: Вы хотите, чтобы вам принесли голову Плющева на блюде? Как видите, пока никто не хочет нести. Что должно случиться, чтобы вы отстали от Плющева?
ЛЕСИН: Мне не нужна голова Плющева. Живьем я его ни разу не видел. У меня вопрос не к нему, а к главному редактору.
ВЕНЕДИКТОВ: Верните Плющева в мою юрисдикцию, отменив приказ.
ЛЕСИН: Я от Плющева ничего не хочу. Я пришел сюда, чтобы получить какое-то решение. Я не буду его вырабатывать вместе с вами.
Вы меня не любите, я знаю.
КОБАЛАДЗЕ: Защитите на СД Венедиктова. И еще: можно нам зарплату увеличить?
(аплодисменты)
САМСОНОВА: Каждый из нас здесь Плющев, т.к. каждый теперь под угрозой.
ЛЕСИН: Меня в этой истории не Плющев волнует, а недопонимание с главным редакторов по нескольким вопросам, и они спровоцированы поступком Плющева. У меня нет задачи нагнуть Плющева и размазать его. Я ни с кем лично не борюсь.
БОЙКО: Вы что хотите, чтобы мы сдали Венедиктова и Плющева? Вы что хотите-то от нас, скажите!
ЛЕСИН: Я думал, вам важно узнать, что я думаю о том, о сем. (вспомнив старую притчу) Ну не нравишься ты мне, старичок.
ВЕНЕДИКТОВ: Редакционная политика перестала устраивать акционера.
Изменилась погода за окном.
ЛЕСИН: Ты несешь ответственность за этих людей, ты их разбаловал тем, что прикрывал.
ВЕНЕДИКТОВ: Нет.
ЛЕСИН: Главный редактор очень четко чувствует конъюнктуру. У вас
возрастная аудитория, которая стареет вместе с вами. Это проблема для рекламного рынка. Не хочу обсуждать миф об успешности станции.
АСАДОВА: Я призываю вас жить, не по понятиям, а по закону.
ЛЕСИН: Что вы знаете о понятиях?
ЗЕМЛЕР: Мы для вас проблемный актив, мы как прыщ. Ну так продайте нас!
ЛЕСИН: Вы никакого письменного предложения пока не делали. Если цена устроит, то можем рассмотреть.
ВЕНЕДИКТОВ: Обещаю до конца 2014 года подготовить предложение миноритариев о выкупе.
АЛЬБАЦ: Михаил Юрьевич, вы тут разбрасываете пальцы...Есть простая вещь: закон, который вы нарушили. Вернитесь в плоскость закона. Эхо - репутационное радио... Не надо нам про мораль, достаточно вспомнить коробку из-под ксерокса.. (перепалка) Когда вас будут судить по понятиям, вы вспомните о законе, и будете требовать этого от журналистов.
Эха без Венедиктова нет!
(аплодисменты)
ВЕНЕДИКТОВ - Альбац: Я большой мальчик, я разберусь. Мы не
"уникальный журналистский коллектив", и никогда им не будем! Если
меня не будет, вы все (к журналистам) должны продолжать работу, не
кидать никаких заявлений об уходе, и продолжать прежнюю редакционную политику.
РЯБЦЕВА: Считаете ли вы, что надо менять Устав редакции? Надо ли вводить общие правила поведения в соцсетях?
ЛЕСИН: На Западе тоже увольняют журналистов за твиты.
ВЕНЕДИКТОВ: Хотите правил, создайте общие, только не для одного Эха, для всего холдинга, чтобы и сотрудников НТВ из Чрезвычайного происшествия это касалось!
ЛЕСИН: Я не пришел договариваться, я пришел поговорить. Я не жду, что вы пойдете против своего главного редактора.
ГЕВОРКЯН: Вы говорите, что хотите, чтобы Эхо стало более серьезным. Что именно вы хотите донести через Венедиктова, например, что личная жизнь лидеров государства это табу?
ЛЕСИН: Вы не так меня понимаете. Ведущий станции в эфире, если гость перебарщивает, начинает хихикать или очень активно подыгрывать гостю в этой дефиниции. Тогда в чем ваш профессионализм?
ПАРХОМЕНКО: Какие формулировки вы внесете в бюллетень для СД,
особенно по вопросу о формате станции?
ЛЕСИН: СД может быть очным. Также я могу инициировать перенос. Формулировки готовят юристы, и они будут готовы в срок. Обычная практика - готовится несколько вариантов формулировок.
ЦВЕЙ: Вы можете приказать Павловой отозвать приказ по Плющеву?
ЛЕСИН: Теоретически могу завтра попросить Павлову отозвать приказ.
ЦВЕЙ: Мы просим вас подумать.
ЛЕСИН: Я теоретически подумаю об этом.
ВЕНЕДИКТОВ: Произошел наглый отъем исключительного права главного редактора; оно должно быть возвращено.
Второе. Даже если Плющев принесет мне заявление на увольнение, я не подпишу, потому что он сейчас заложник. Он там, чтобы спасти вас (журналистов), формат, радиостанцию.
ВАРФОЛОМЕЕВ: Каковы шансы на сохранение нынешнего главного редактора Эха?
ЛЕСИН: Каждый на СД будет голосовать так, как захочет.
(из зала): А вы?
ЛЕСИН: И я.
ВАРФОЛОМЕЕВ: Вы сказали - я записывал, и после встречи сделаю
расшифровку для Фейсбука, - что пришли послушать мнение редакции. Какие выводы вы для себя делаете из услышанного?
ЛЕСИН: Хорошая редакция.
ВОРОБЬЕВА: Вы услышали нашу позицию?
ЛЕСИН: Я услышал вашу позицию.
Я не пришел вас перековывать. Нет такой задачи. Да у меня это и не получится. Я пришел послушать, сделать выводы, чтобы понимать настроение, сопровождающее работу главного редактора. Хотел посмотреть на вас, на ваши реакции. И мне это интересно.
Завтра я проведу новую встречу с Венедиктовым.
КОБАЛАДЗЕ: Сохраните нам Венедиктова!
Занавес.
Допив морс и дожевав печенье, участники встречи расходятся, отвечая на выходе на вопросы дожидавшихся в холле Домжура коллег-журналистов.
! Орфография и стилистика автора сохранены
