В Турции прошел референдум о введении мало чем ограниченной президентской формы правления. Предлагаемые поправки к Конституции страны наделят будущего "президента" инструментами воздействия, о которых не смели мечтать султаны Османской империи. И дело здесь не в формальном расширении властных возможностей, а в том, что в эпоху дигитализации и глобализации возможности власти выходят на качественно новый уровень манипуляции общественным мнением, наблюдения и контроля за социумом. Любое расширение экзекутивного инструментария теперь должно быть прецизионно обосновано и политически оправдано, принимать его следует лишь после закрепления гарантий действенного контроля над ним, т.е. параллельного усиления независимых легислативной и юдикативной ветвей власти, равно как и гарантий неприкосновенности свободы слова. Именно всего этого и лишена реформа в Турции: непропорционально усиливая власть президента, она одновременно лишает Парламент всякого влияния, а суды — независимости. Свободную прессу удалось задушить еще до референдума, в рамках существующих возможностей.

Для того, чтобы понять, за что голосовали турки, давайте послушаем самого Эрдогана, он, кстати, никогда не скрывал своих планов и намерений:

"Мечети — это наши казармы; минареты — наши штыки; купола — наши шлемы, а верующие — наши солдаты!" (декабрь 1997 г. — будущий "султан" был тогда градоначальником Стамбула). В том же 1997 г. он успокоил своих соратников: "Демократия — лишь поезд, на котором мы будем ехать до тех пор, пока он не привезет нас к нашей цели".

Через 20 лет поезд "Демократия" подвез Турцию к нужному полустанку, и пассажиры (к чести турок следует уточнить: чуть больше половины) с радостными криками "Да!" покинули вагоны. "Демократия" с этого воскресного вечера продолжила свой путь, а "машинист" Эрдоган разъяснил оставшейся на перроне Турции: "Запад со своей идеологией крестоносцев напал на нас, но мы не сдались. Мы выстояли — как нация!" и пообещал, к слову, "положить конец 200-летнему унижению Турции". Мотивчик "осажденной крепости" с припевом о "национальном унижении" где-то уже звучал, не правда ли?..

На заброшенном том полустанке с полуразвалившимся сараем, бывшим когда-то вокзалом с буфетом, приветствовал новоприбывших лишь один человек — комендант еще одной "осажденной цитадели демократии" В.В.Путин...

Сами по себе результаты референдума были мало неожиданными, настоящий шок вызвало то, как проголосовали турки других стран. Давайте вместе взглянем на результаты[1].

В верхние "Тор‘18" стран, более половины турок которых проголосовали за диктатуру, вошли 8 членов ЕС: Бельгия (3 место/74,98%), Австрия (4/73,23), Нидерланды (5/70,94), Франция (7/64,85), Германия (8/63,07), Люксембург (9/62,86), Дания (11/60,63) и Норвегия (15/57,20). Недалеко ушла и Швеция (19/47,09)...

Немецкие средства массовой информации нагнетают с того самого воскресного вечера истерику по поводу результатов: политики, политологи, философы, комментаторы, корреспонденты, писатели предлагают объяснения и толкования, суть которых сводится к более или менее широко разведенным рукам и мутному взору: "Как такое могло случиться?!" Сходятся все на одном — на провале "интеграции", и берут, по традиции, всю вину на себя, т.е. валят ее, таким образом, на страну и ее внутреннюю политику: "Мало турецких организаций, спортивных клубов, кинотеатров... мало турецкой культуры... мало... мало... мало..." Даже то, что молодое поколение турок плохо или вообще не владеет турецким языком, выставляют причиной отрезвляющего 63-процентного базиса почитателей диктатуры. Слушая многоликого телегуру, перестаешь понимать, кто в кого должен интегрироваться. Рецепты микстур, по мнению консилиума лечащих экспертов, которые срочно следует вливать немецкому социуму для реанимации его "интеграционной" вместимости, разнообразны и порой даже остроумны, и сигают от введения курса турецкого языка в школах, до отмены двойного гражданства. Как всегда в таких случаях, в каждом из предложений есть рациональное зерно, каждое порождено искренним желанием решить, наконец, проблему, каждое движимо тревогой за будущее страны. И ни одно не интересуется проблемой, как таковой, ни одно не объясняет, что автор его понимает под болезнью "интеграции", и кто, собственно, "болен" — Германия или мигранты?

На последний из вопросов ответить достаточно легко, следует лишь взглянуть на приведенную выше статистику. Если больна Германия, то приходится признать, что болезнь эта не национальна и крайне заразна. В поисках терапии полезно заглянуть в нижнюю часть списка, где расположились такие страны, как Канада (40/27,92), Великобритания (48/20,26), Ирландия... Испания... до арьергардной Чехии (57/12,54)[2], и задаться вопросом: "Как удалось этим странам привить "своим" туркам иммунитет против диктатуры?" Возможно, демократиям из верхней части списка следует обратиться за советом к единомышленникам из нижней? Изучить и перенять их опыт работы с мигрантами? Поинтересоваться, наконец, что они подразумевают под "интеграцией"?

Сложнее обстоит дело с интеграцией. До тех пор, пока точно и четко не определено, что есть интеграция, невозможно ни дефинировать ее целей, ни разработать пути и методы их достижения, а уж говорить о результатах чего-то неопределенного — недопустимо в принципе.

Интеграция — это сознательное, добровольное признание индивидуумом картины мира, господствующей в целевом обществе. В идеале — полное вытеснение архаичной картины мира и замена ее той, на которой построено общество, принявшее мигранта.

Речь, подчеркиваю, не об отказе от культуры, религии, языка, традиций, родственных связей и прочего, ставшего частью личности, нет, речь о сознательном принятии системы ценностных критериев страны — цели устремлений мигранта, открывшей ему равные возможности для реализации его потенциала, поставившей его на один уровень с автохтоном. Все государственные мероприятия и устремления, направленные на создание тепличных условий: курсы родного языка для детей и внуков мигрантов, спортивные клубы, дискотеки, союзы, партии и т.д. по национальному или религиозному признаку, служат прямо противоположной цели — изоляции мигрантов, создания закрытых зон, анклавов, где варится на медленном огне ненависть ко всем и всему чуждому.

В Европу постоянно идет поток мигрантов, в головах которых царит совершенно иная, противоположная европейской, часто непримиримо враждебная ей, картина мира. Мигранты приходят за безопасностью, работой, социальной защитой, медицинским обслуживанием и многим другим, чего они либо полностью, либо частично лишены на родине; государство, обеспечивая все это и многое другое, обязано следить за тем, чтобы обеспечение сопровождалось обязательной синхронной передачей политических, культурных, социальных и иных ценностей. Подобный "натуральный" обмен и должен стать одним из первых путей интеграции. Здесь мало создать условия для того, чтобы мигранта "не было видно и слышно", — а именно это и подразумевает нынешняя трактовка "интеграции", — условия, созданные вокруг мигрантов, должны вынуждать их "идти в народ", искать контактов с местным населением и государственными службами во всех областях жизни: профессии, культуре, спорте, отдыхе и т.д. Цель: активное включение мигранта во все сферы жизни общества.

То, что турки, живущие в демократии, оказались более ревностными приверженцами диктатуры, чем их собратья на родине (63% против 51%), свидетельствует о страхе их перед демократией, неприятии ее социокультурных ценностей и надежде на целебные силы диктатуры. Они "интегрировались" в немецкое общество согласно действующим критериям "интеграции": свободно владеют языком, работают, многие занимаются предпринимательством, имеют два паспорта, платят налоги... Но картина мира в их головах осталась прежней — архаичной, первозданно-османской. Поэтому их так легко "развести" сказками о "восстановлении былого величия", "унижении" и "диктате" со стороны Европы, "навязывании" правил и образцов, чуждых "турецкому менталитету" и о том, что "спасти" Турцию может только сильная центральная власть, сконцентрированная в одних руках, и неразбавленная демократической парламентской "болтовнёй", не ослабленная независимым правосудием и не провоцируемая свободной прессой.

Еще более яркая картина провала интеграции ждет исследователя при наблюдении за диаспорой "русских немцев". Отличие этой социальной выборки в том, что здесь можно проследить влияние картины мира на поведение ее носителя в чистом виде, не замутненном влиянием национальных, культурных, региональных или религиозных факторов. Феномен "русских немцев" охватывает представителей разных народов, людей разных культурных и образовательных уровней, приверженцев разных религий, жителей различных регионов бывшего Союза. Здесь наблюдатель встретит казахов, случайно унаследовавших немецкие фамилии, немцев, предки которых выехали из Германии при Екатерине или даже ранее, евреев и всех тех, кому удалось "выправить" еврейские документы, украинцев, чеченцев, молдаван, русских...; здесь есть рабочие, интеллигенция, диссиденты, мафия, беженцы...; католики, православные, иудеи, атеисты, адвентисты, коммунисты, националисты тоже есть. При таком количестве разновесных, порой взаимоисключающих факторов, допустимо исключить их, как незначительные, и рассматривать реакции индивидуума на внешние раздражения как функцию картины мира — единственного фактора, объединяющего всех — все мы родом из Союза, все несем в себе бациллу тоталитаризма и стремимся к простым, одноходовым решениям, принимаемым "сильным" лидером.

При таком подходе становятся легко объяснимы и массовая озабоченность "девственностью" 13-летней Лизы, и наркотическая зависимость от "тарелки" российского телевидения, и участие в самых радикальных партиях вплоть до откровенно нацистской NPD, и истерическая поддержка движения PEGIDA (характерно, что под российскими "триколорами" и мольбами к Путину). Объяснимыми становятся и необъяснимые банальной логикой, повергшие в недоуменный ужас немецкую общественность, членство "русских" евреев в откровенно националистической AfD и демонстрации чеченских беженцев в поддержку Путина и Кадырова. С этих позиций можно объяснить и то, почему евреи и арабы Франции массово поддерживают Марин Ле Пен[3]: они отдают свои голоса не реальной расистской партии, отрицающей Холокост и требующей очистить Францию от мигрантов, а партии виртуальной, обещающей простые и понятные решения — выход из ЕС, высылка беженцев, возвращение старого доброго франка. И ложатся эти обещания без зазора на матрицу тоталитарной картины мира, царящей в головах этих евреев и арабов.

В заключении еще раз к немецким туркам и результатам голосования.

В Германии проживает самая большая турецкая диаспора Европы — 1,4 млн. избирателей. По данным "Die Welt", "За" проголосовали 412149 человек, "Против" — 241353. Таким образом, в выборах приняло участие 653502 избирателя, или — 46,68%. Наличие 53,32% проигнорировавших выборы, наблюдатели объясняют страхом перед возможными преследованиями на родине родственников или их самих во время отпуска или посещения родных, а также разветвленной цепью шпиков и наушников, которую внедрила турецкая разведка в турецкую общину Германии[4]. Отсюда, по мнению наблюдателей, следует логически обоснованный вывод, что противников диктатуры на деле гораздо больше: сторонникам ее (29,44% от общего числа избирателей) бояться нечего, они пришли в полном составе и выразили свое мнение; 17,24% представляют лишь отважных противников, тех, кто не побоялся бросить вызов будущему диктатору и его репрессивной машине. Если же к числу этих последних, прибавить тех, кто не пришел к урнам, то получим в идеале более 70% противников Эрдогана. Это — логика оптимистических наблюдателей. Я же позволю себе не согласится со мнением уважаемых экспертов и предлагаю читателям мою логическую цепочку, ведущую, в итоге, к противоположному выводу.

Страх перед возможными преследованиями — свидетельство прежде всего веры в реальность источника страха — в силу и эффективность царящей на родине политической системы, ее преимущества перед европейской, в то, например, что тайна волеизъявления — фикция, и результаты голосования будут переданы репрессивным органам для принятия мер. Вера эта — неопровержимое доказательство превалирования изначальной, архаической (выше я назвала ее "первозданно-османской") картины мира в головах 53,32% убоявшихся. Человеку свойственно автоматически, подсознательно укладывать события в матрицу его картины мира и реагировать соответственно стереотипам, порождаемым ею. Следовательно, одним из логических объяснений пассивности турецких избирателей может быть доступная их логике вера в то, что ни одно государство не может себе позволить не воспользоваться информацией о его "противниках", например, об избирателях NPD или, в их случае, о тех, кто поддерживает Эрдогана. (Небывалой мощности волна пропаганды против реформы турецкого государственного устройства на всех медиальных просторах, поддержанная всеми политическими партиями и лидерами Германии, запреты выступлений турецких политиков, агитирующих за реформу, — после всего этого носители архаической картины мира вполне обоснованно могли причислить себя к "противникам" Германии.) Разумнее предположить, что носителям архаической картины мира простота деспотии более по сердцу, чем сложность демократических процедур парламентской демократии и "безответственность" политических лидеров, переизбираемых каждые 4 года. А если так, то и суммирование проигнорировавших выборы и противников диктатуры не имеет под собой никаких логических оснований.

Таким образом, результаты референдума показали, что количество неинтегрированных турок, живущих во втором и третьем поколении в Германии, может быть минимально оценено 82,76%[5]. Учитывая, что голосовали турки против диктатуры, а не за европейские ценности, реальное число неинтегрированных может быть даже значительно выше. Но и то, что семидесятилетние интеграционные усилия привели к тому, что лишь каждый пятый турок разделяет сегодня европейские ценности, красноречиво свидетельствует об "эффективности" принятой модели интеграции.

Ирина Бирна, 23.04.2017

 

[1] Полная статистика приведена здесь: "In diesen Ländern leben die größten Erdogan-Fans", Die Welt, 18.04.2017 ("В этих странах живет больше всего фанов Эрдогана")

[2] Я сознательно исключаю страны, режимы которых не могут рассматриваться как демократии: Ирак, Оман, Катар, Бахрейн, Россия или Таиланд (в последнем, например, турки проголосовали почти так же, как и в Чехии (56/12,92)) — для меня очевидно, что большинство турок, проживающих под гнетом диктатур, не желают своим соплеменникам подобной участи.

[3] "Juden und Migranten als Front-National-Sympathisanten?" Burkhard Birke, DLF, 18.04.17 ("Евреи и мигранты как симпатики Национального фронта?", Буркхард Бирке)

[4] О случаях, когда учителя школ и муфтии призывали детей и верующих докладывать о тех, кто высказывается против Эрдогана, были широко освещены прессой. Ими заинтересовалась даже прокуратура Германии.

[5] Интересно проследить поразительное совпадение относительного числа поклонников деспотии двух империй: 86% россиян, поддерживающих Путина и 83% турок, любителей Эрдогана. И еще одна интересная статистика, принесенная сегодня воскресным выпуском "Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung (FAS)": среди сотни лиц, подозреваемых в террористической активности и подлежащих депортации из Германии, каждый третий — гражданин Турции, каждый восьмой — России.

Ирина Бирна

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter