Спектакль "Сфорца". Фото: Алексей Бачинский, Каспаров.Ru
  • 08-02-2016 (18:34)

Синдром осажденного Кремля

Генуя в "родной гавани" и "Первый феодальный": Современная Россия в средневековом зеркале спектакля "Сфорца"

update: 09-02-2016 (21:17)

В последние дни название Центра имени Вс. Мейерхольда (ЦИМ) много звучало в обычно безразличных к искусству СМИ. Причина казалась простой: в театр ворвалась политика. Корреспондент Каспаров.Ru посмотрел спектакль о современном средневековье "Сфорца" и убедился: актуальные темы в ЦИМ звучат с драйвом и громкостью рок-музыки и театр в России о политике не молчит.

Великая страна возвращает "свое", бездуховные соседи-гейропейцы, традиционные ценности, вражеские агенты и их вечные козни, затянувшаяся "победоносная" война. Непростое это дело — поднимать с колен герцогство Миланское в XV веке. Местный деспот Филиппо Висконти опытен, хитер и, пожалуй, неглуп, но ему трудно справиться с предрассудками и паранойей. Да и нужно ли? Не надежнее ли перестраховаться и довериться им, чтобы уж точно пресечь измену на корню и не дать расплодиться ересям?

Да и попугать народ полезно — страх для правителя куда надежнее изменчивой любви толпы, уверен он.

Отсюда вывод: собравшихся на площади и требующих мира — разогнать и наказать, художника с новаторскими методами — под замок, ведьм — сжечь. Тем более намедни три из них соблазняли народ бесовскими дрыганьями на амвоне Миланского собора. Вот и Церковь подтвердит — подданные от такого колобродят, а у коров скисает молоко.

По теме
Смотрите также
НОВОСТИ

Режиссер спектакля напоминает: история вновь и вновь возвращается к излюбленным сценариям и их не так трудно узнать — достаточно не быть слепцом. Меняются актеры, но прежней остается яркая "патриотическая" приманка тиранических режимов, совершенно пустая изнутри.

Любовь к родине не выкроить по удобному шаблону под актуальный политический заказ, однако достичь своего можно и при помощи искусственно созданного суррогата —

главное, обеспечить нужное количество мечей-автоматов. И вот уже Большой Брат вкрадчивым голосом обращается к "согражданам": "Ломбардия не Флоренция с ее содомией и развратом", "Мы стали стесняться называть себя миланцами", "Ломбардия — великая страна". Но для него самого все это театрализованное представление

не больше чем способ загипнотизировать презираемый им народ. И очень скоро от рук заигравшегося тирана прольется не "клюквенный сок", а настоящая кровь.

А подданные, если нужно, поддержат герцога: сами же рыдали по его историческому брату, не так давно скармливавшему людей своим цепным псам. По крайней мере так кажется Висконти. Недаром в споре с главным оппонентом — кондотьером Франческо Сфорца (по нашим меркам он "умеренный либерал") — герцог Милана специально вызывает в качестве "судьи" "типичного представителя" народа — служанку Перпетуйю. И под грузом внимательного "хозяйского взгляда" та с легкостью соглашается развязать войну, к примеру, ради возвращения Генуи "в родную гавань". Вот только так ли просты, безропотны, жестоки и доверчивы жители родной страны, как думает о них тиран?

В спектакле "обычные люди" страдают от власти, зависят от нее, служат ей, мечтают к ней приблизиться и стараются держаться подальше, гордятся ее успехами,

поддерживают самые абсурдные начинания и вместе с тем способны ей противостоять и даже принести себя в жертву, если задеть в них человеческие струны.

Есть в спектакле и другие узнаваемые персонажи вечной и одновременно удивительно современной пьесы о человеке и власти. Здесь и интеллигенция с богемой, волей-неволей вынужденные работать то при поддержке и под давлением власти, то вопреки ей; и забывшая свою суть, ставшая напарником власти церковь; и томящаяся в золотой клетке элита, околдованная верой в святые абстракции.

Неслучайно в какой-то момент романтичная умная дочь герцога решает защищать проклинаемый, но все-таки родной замок вместе с пасущимися в местных чащах "единорогами".

На практике, правда, они оказываются чем-то вроде "величия родины" и туманных "традиционных ценностей", о которых легко говорить громко и патетически, но трудно ясно и логично.

Конечно, "единороги" могут придать дух, и не все старинные легенды бессмысленны (доказательство чему есть в спектакле), но, заигравшись с некоторыми из них, можно не заметить, как кровь потечет уже по собственным рукам.

Свое напоминание-предостережение авторы спектакля подают свежо, динамично и с массой неожиданных поворотов от философского трактата под рок-балладу до вполне органичного телевключения в средневековую жизнь. В их интерпретации вечный сюжет о любви, свободе и власти если и начинает казаться предсказуемым, то только чтобы обмануть самоуверенного зрителя и тут же вильнуть в неожиданную сторону. Режиссер лихо и иронично жонглирует эпохами (их в спектакле куда больше двух), и получается это так же естественно, как макиавеллиевская политическая мораль вошла в современную российскую политику. Прекрасную игру актеров дополняют впечатляющие макабрические костюмы и лаконичные декорации под металл: в этих глухих стенах еще пронзительнее звучит живой человеческий голос.

И это открывает еще одно смысловое пространство пьесы: небольшой замок становится тюремными казематами не только для целой страны, но и для его обитателей.

В отдельные моменты это личное измерение выходит на первый план. И за рассказом о тирании проступает ее вечный и не менее важный спутник — история разбитого, растоптанного сапогами семейного очага.

"Сфорца" — лиричная, едкая, тяжелая история о том, что неизменные родовые черты проступают во всех диктатурах, неважно, в какую одежду они рядятся — роскошный камзол, строгий френч или дорогой пиджак. История повторяется, и эпоха здесь отвечает по большому счету только за декорации. Но даже в выборе антуража спектакля проступает грустная ирония автора — на сцене театра он переодевает "героев нашего времени" в одежды XV века, в то же время на арене истории власть упорно пытается втиснуть страну в тесный средневековый наряд. И хорошо, если не дойдет до массового "очищения огнем" для новоявленных инакомыслящих-еретиков.

Колесо истории ужасающе легко обращается вспять, и каждый следующий оборот дается все легче, напоминают авторы спектакля.

А под ускоряющимся катком времен гибнут все новые и новые люди. Казалось бы, рано или поздно он неизбежно прокатится по тем, кто его запустил. Но "крот истории роет медленно", да и хороший ли это финал — вмешательство "Бога из машины"?

Ответ не так прост. К слову, в спектакле так или иначе проигрываются все известные сценарии свержения диктатора: "апоплексический удар табакеркой в висок" (в этих исторических декорациях — отравление), восстание, победа харизматического "лидера протеста" Ланцелота-Сфорце (и потенциального нового "дракона"), вмешательство соседей, передача власти прогрессивному преемнику и даже добровольный уход замученного "кровавыми мальчиками" тирана. У авторов спектакля есть свой ответ на вопрос, где спрятана "кощеева смерть" тоталитарных режимов, и оптимистичным его не назовешь.

В конце концов власть параноидального жестокого герцога миланского и ему подобных рушится по внутренним, а не внешним причинам, констатируют драматург и режиссер. Однако приговор истории часто сопровождается горьким смехом — звучащее в самом начале спектакля предсказание о гибели "от камня" действительно сбывается,

причем равно прозаическим и неожиданным образом. А главное, конец диктатуры не дает ответа на вопрос, что может изменить людей, привыкших надеяться на чужую коронованную голову. Возможно, его смогут найти герои нового поколения (одного из них режиссер символично наделяет "электролютней", которой суждено сыграть в спектакле последний аккорд). Но где гарантия, что на развалинах замка тиранов не воздвигнут новый замок из кроваво-красного кирпича?

Алексей Бачинский

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter